С каждым годом остается все меньше ветеранов, которые застали самую кровопролитную войну XX века. Чтобы сохранить их воспоминания, компания Wargaming запустила проект «Фронтовой альбом» в рамках глобальной инициативы «Помним все». Он позволяет сохранять истории своих близких в удобном формате. вместе с командой проекта побывал в гостях у 92-летнего ветерана-танкиста Василия Спасова, который сейчас живет в Бресте.
Иранская винтовка для красноармейца
Перед самой войной семья Василия Спасова жила в селе Чижи, расположенном в 50 километрах от Туапсе. По словам ветерана, о нападении фашисткой Германии они узнали ближе к обеду, когда громкоговорители передали сообщение Совинформбюро. Большой паники поначалу не было, думали, война скоро пройдет. Но вместо этого взрослых стали забирать на фронт, а обратно приходили похоронки.
— Моего отца 1905 года рождения забрали в 1942 году, — вспоминает Василий Федорович. — Сначала отправили возводить укрепления в Краснодарском крае, там они рыли противотанковые рвы и окопы. После того как немцы взяли Ростов, отца отпустили домой, но ненадолго, буквально на следующий день за ним пришли из военкомата. К слову, отец получил ранение, но выжил, а вот его младший брат погиб где-то в Днепропетровской области.
Вскоре в наше село вошли немцы. Они боялись партизан, поэтому выселили всех жителей деревни. Мать Василия Спасова решила перебраться в Ставропольский край к сестре. Впятером они ютились в маленькой комнате.
— Когда нас освободили, то срочно стали набирать пополнение. Первыми забирали старших, а потом пришли и за теми, кто родился в 1925 году. Таких набралось 60 человек. С собой нам порекомендовали взять кружку, ложку, что-нибудь съестное и белье.
До сортировочного пункта призывникам пришлось идти несколько дней. По словам ветерана, дорога была такой длинной, что люди засыпали на ходу.
— В селе Белая Глина офицеры приняли у нас присягу, потом раздали винтовки. У нас их называли «иранскими», потому что они предназначались для 44-й армии РККА, которая раньше дислоцировалась на границе с Ираном. (Скорее всего, речь идет о винтовках «Маузер», изготовленных на заводе Тегеранского арсенала, всего в СССР их было направлено 16 тысяч штук. — Прим. ред.)
Дело было зимой, в дополнение к форме нам выдали шерстяные подшлемники, чтобы мы не обморозились, и повели к фронту. Смерть мы встретили, так и не дойдя до фронта: помню, в лесопосадке на обочине дороги лежали раздавленные тела красноармейцев. Нам объяснили, что, когда немцы контратаковали танками, наши не смогли окопаться, гранат у них не было, поэтому немцы их передавили. Тогда было не особо страшно, молодые, наверное. Зато спустя годы стал бояться войны во сне. Снилось, что командир ставит задачу, скоро наступать — и это верная смерть.
Только не в пехоту
По дороге на фронт новобранцам довелось ночевать в старой церкви прямо на холодном полу, а был февраль. Не удалось нормально поспать и на следующий день, лежавшая на маршруте деревня была уничтожена войной.
— От всей деревни остался только один сарай, остальные дома были разрушены и сгорели, рядом на пепелище лежали трупы, убирать их было некому. В уцелевшем сарае на окраине жила семья, к ним мы и напросились. Людей было так много, что мне нашлось место только в закутке под коровой. Животина так и простояла всю ночь, боясь меня раздавить.
Когда добрались на распределительный пункт, в голове была только одна мысль: «лишь бы не в пехоту». Может, мне повезло, а может, офицер с черными ромбиками со скрещенными пушками как-то угадал мое желание, но меня взяли в артиллеристы.
Василий Спасов попал в противотанковый дивизион наводчиком 45-миллиметровой пушки. Кроме артиллеристов, туда входила рота, вооруженная противотанковыми ружьями.
«Сорокапятки» обычно располагались в 100−150 метрах за порядками пехоты и должны были встречать вражеские танки. Но Василию повезло, и на участке фронта, куда их перебросили, стрелять по танкам не приходилось. А только по окопам и огневым точкам противника.
— Снаряды к нашей пушке были маленькими, казались игрушечными. Никогда не понимал, как ими можно что-то уничтожить. Поэтому первое время даже удивлялся докладам пехоты, что мы кого-то накрыли или уничтожили какой-то дзот.
Правая рука работает? Значит, годен
Со своей «сорокапяткой» Василию Спасову удалось застать наступление на Курской дуге, но в самой битве он не участвовал.
— Помню, 5 июля мы переправлялись через реку Миусс, чтобы занять оставленные немецкие траншеи на окраине разбомбленного села. В этот момент нас заметил немецкий наблюдатель, и по нам открыли огонь из минометов. Сразу ранило меня и еще троих из расчета. Осколками сильно посекло руку, и меня отправили в тыл.
Под госпиталь, в котором лечился Василий Спасов, было приспособлено здание конезавода, ранеными были переполнены все палаты.
— После ранения пальцы на левой руке у меня почти не двигались. Мой лечащий врач, майор, осмотрев меня по выздоровлении, сказал: «Пальцы у тебя не гнутся на левой руке, поэтому к службе годен. Если бы это было с правой, то домой бы отправили». Перед самой отправкой на фронт ко мне смогла приехать мама. Мы с ней каким-то чудом смогли найти фотографа и сделать карточку на память.
Никто до этого оружия в руках не держал
Матери Василий Спасов потом часто писал. Бумага была большой роскошью, ею разжиться на фронте было практически невозможно. Поэтому письма писал химическим карандашом на бумаге, в которую заворачивали запалы от гранат, или же на обрывках немецких листовок, где не был отпечатан текст.
По прибытии на фронт Василия Спасова назначили командиром стрелкового отделения.
— В моем подразделении все были новичками, никто до этого не держал в руках оружия. На обучение нам дали всего четыре дня, два их которых мы занимались изучением устройства ручного пулемета, винтовок и гранат, а еще два с криками «ура» штурмовали высоту, занятую условным противником.
Потом снова был фронт, воевать с фашистами довелось в Донецкой области (тогда она называлась Сталинской). В ночь перед атакой командование решило, что удачнее всего будет занять позицию в противотанковом рву, чтобы внезапно ударить по противнику. Бойцы передвигались ночью, стараясь не греметь амуницией. Но фашисты каким-то образом догадались и обстреляли красноармейцев.
— Ротному оторвало обе ноги, и его эвакуировали, нам же приказали окопаться и ждать команды. Утром на занятое противником село в атаку пошли танки, ну и нам велели идти вслед за ними. Со своим отделением я выскочил из противотанкового рва и побежал к траншее гитлеровцев. Там я впервые увидел живого немца так близко, он целился в меня из винтовки, но не попал.
В этот момент артиллерия противника открыла по нашим войскам ураганный огонь. Мне осколок попал в спину и пробил легкое, комвзвода сильно контузило — он оглох и не мог говорить. Забились в ближайшую воронку, на большее сил не было. Вскоре подоспело подкрепление, часть из них перебралась к нам. Но атака захлебнулась, как только кто-то поднимался, его сразу убивал снайпер. Чем все закончилось, не знаю — меня вытащили из-под огня.
Подбили в первом же бою
Находясь в госпитале в Пятигорске, Василий Федорович записался в учебный танковый полк.
— Учился с марта по август 1944 года на наводчика. После «сорокапятки» было привычно. Свои танки мы принимали сами, для этого нас повезли на завод в Нижний Тагил. Помню в дороге мы остановились в Сталинграде. Бои уже год, как прошли, и мы решили немного пройтись. На окраине города наткнулись на несколько вкопанных «тридцатьчетверок» (танков T-34. — Прим. ред.). Танки были подбиты и сгорели, внутри лежали кости погибших танкистов, никто не спешил хоронить.
После получения танка экипаж Василия Федоровича определили в 26-ю танковую бригаду 2-го гвардейского танкового корпуса, который должен был наступать на Кенигсберг.
— По прибытии в Восточную Пруссию нам устроили небольшой экзамен. Комиссия из офицеров по одному вызывала танкистов, разными вопросами проверяя уровень подготовки. По итогам из моего экипажа были отчислены мехвод и заряжающий.
Танк Василия Спасова подбили в первый же день боя. Снаряд попал аккурат между башней и корпусом.
— Мы быстро покинули танк, ноги были от страха ватные, и я не мог даже бежать. Не успел прийти в себя как следует, а командир уже приказывает бежать тушить второй танк нашего взвода. Подбежали, потушили. Потом вернулись назад. Башню нашего танка заклинило, и командиру предложили пересесть на другой. Он согласился, но при условии, что с ним будем мы, а не другой экипаж.
На войне смерть чувствовали заранее
— На войне некоторые люди интуитивно чувствуют приближение конца. У нас такими были командир танка и механик-водитель. Он, кстати, погиб первым.
Мехвод с командиром были заядлыми курильщиками. Нам как-то дали НЗ на пять суток, а там сухари, чай и махорка, так они ее всю очень быстро скурили, да и паек не экономили, чувствовали, наверное, что не стоит.
Тогда наш корпус должен был действовать по тылам противника, во время остановки возле очередного фольварка механик-водитель вылез покурить. Внезапно начался обстрел, и он поспешил обратно в танк. Встал перед люком, говорит: «Откройте». В этот момент рядом с танком разорвался снаряд. Мы так до вечера и простояли, пока нам нового мехвода не прислали.
Командир танка погиб немного позже, когда взвод из трех «тридцатьчетверок» столкнулся с немецкими тяжелыми танками «Тигр».
— Командир попросил поставить наш танк во главу колонны на марше. Места в Германии были нам незнакомы, поэтому мы встали на перекрестке около деревни, не зная, куда повернуть. Пока командир уточнял маршрут, в ста метрах от нас по улице проскочили два немецких «Тигра». Тут же поступила команда преследовать, а дело было ночью. Когда мы приблизились к этой деревне, в танк прилетело сразу три снаряда, у немцев приборы наблюдения были лучше наших. Командиру снесло голову, тело упало на казенник и преградило мне путь к выходу, поэтому покидать танк пришлось последним через люк мехвода.
Покинув танк, Василий Спасов с товарищами переждал обстрел и вернулся к своим. Его сразу же определили в новый экипаж.
— На этом Т-34 повоевал недолго. Машина уже бывала в боях, рация не работала. Перед самым боем нам приказали сделать пару выстрелов в сторону врага. Выстрелил из пушки, слышу, что-то меня сильно ударило. Я говорю заряжающему: «Посмотри, какой откат». Он говорит, что нормальный. Тут к нашему танку подбегает связной, начинает колотить прикладом по броне, открываем люк, он говорит: «Чего стоите? Все уже пошли в наступление, приказ по рации не слышали?». И через секунду добавляет: «А что у вас с пушкой?». Смотрим, а ее разорвало выстрелом.
Всего за двенадцать дней боев Василий Спасов побывал в четырех танках.
— Когда снаряд попал в Т-34, меня сильно оглушило, внезапно стало очень тепло и захотелось спать. Я потерял сознание и свалился в выемку в башне. Когда очнулся, постарался побыстрее покинуть машину, но тело не слушалось. Кое-как перевалился через люк и упал возле танка. Все три машины нашего подразделения горели, собрав силы, отполз дальше — в любой момент мог сдетонировать боекомплект. Позже меня вынесли солдаты — руки и ноги были сильно посечены осколками, и ходить я не мог.
Осколок на память
— 9 мая я встречал в госпитале в Каунасе. После операции рана долго не заживала, и когда все с криками «Победа» повскакивали с кроватей, я просто с облегчением отметил, что война закончилась.
Я маленький человек, не командовал армиями, дивизиями. Но я видел многое на войне. Видел, скольких мы потеряли оттого, что порой наши командиры действовали, как герои басни «Лебедь, Щука и Рак». Но если бы не любили свою Родину, то бы не победили.
На память о войне Василию Спасову осталось множество шрамов и кусочек стали, засевший в легком. Врачи так и не смогли его удалить, оставив эту частичку войны с ним навсегда.